Поднимаясь затем в лифте, я подумал, что Вашингтон недалеко ушел от Скрантона.

Ложась спать, я избегал глядеть на телефон. Прошло довольно много времени, пока заснул. Должно быть, все ожидал телефонного звонка. Но звонка не было.

Не знаю, разбудил ли меня звонок или я проснулся еще до него. Мне снился ужасно тяжелый сумбурный сон. Я уходил от каких-то невидимых, таинственных преследователей, бежал по темному дремучему лесу, потом вдруг оказался на виду среди развалин домов, освещенный ярким солнечным светом, и был рад, что проснулся.

Звонил Хейл.

— Я не разбудил тебя? — спросил он.

— Нет.

— Придется, знаешь, отменить сегодняшний обед. Жена говорит, что мы приглашены в гости, — с небрежной невозмутимостью сообщил он.

— Что ж, ладно, — ответил я, стараясь не показать, что весьма доволен.

— Кроме того, я говорил с той особой… — дальше нельзя было разобрать из-за возникшего шума.

— Что за шум? — крикнул я, тут же вспомнив, что он рассказывал мне о подслушивании телефонных разговоров в Вашингтоне.

— Я с детьми в зоопарке. А это лев рычит. Присоединяйся к нам.

— Как-нибудь в другой раз, Джерри, — уклонился я. — Я еще не одет. — После его вчерашних признаний меня вовсе не привлекала возможность лицезреть его в роли преданного отца, посвятившего детям свое воскресное утро. Я плохо разбирался в семейных делах, но уж никак не хотел быть пособником в обмане детей.

— Так приходи завтра с утра ко мне на работу и не забудь захватить свидетельство о рождении.

— Нет, не забуду.

Тут лев снова заревел, и я повесил трубку. Я уже стоял под душем, когда телефон зазвонил опять. Мокрый, намыленный, я вылез из ванны и схватил трубку.

— Ждала, сколько смогла, — послышался в трубке голос Эвелин. По телефону он звучал ниже обычного. — Сейчас ухожу из дому. Мог бы и позвонить вчера после игры или хотя бы сегодня утром, — в ее словах сквозило раздражение уязвленной самонадеянности.

— А мне как-то и в голову не пришло, — невинным тоном солгал я, откидываясь назад, чтобы вода с меня не капала на постель. — Кроме того, тебя вчера как будто подхватили.

— Что ты сейчас делаешь? — спросила она, пропустив мимо ушей мое замечание.

— Принимаю душ, — ответил я, чувствуя, что мне становится все трудней разговаривать с ней. С мокрой головы холодные капли воды стекали по спине, мыльная пена щипала глаза.

— Как ты отменно учтив, — засмеялась она. — Выскакиваешь из-под душа к телефону. Ты, верно, почувствовал, что это я звоню?

— Возможно, меня осенила такая мысль.

— Могу я пригласить тебя отобедать со мной?

Я недолго колебался с ответом. Так или иначе, а ничего лучшего, чем бы занять свой сегодняшний день, у меня не было, и я согласился.

— Встретимся в «Трейдер Вике», — предложила она. — Это полинезийский ресторанчик в «Мэйфлауере». Там приятный полумрак, который скроет круги под моими глазами после бессонной ночи. В час удобно?

— Вполне, — сказал я и чихнул. Эвелин прыснула.

— Иди, домывайся, — сказала она, — только не забудь потом вытереться досуха. А то перезаразишь потом наших республиканцев.

Повесив трубку, я снова чихнул. В ванную возвратился на ощупь — глаза немилосердно саднило из-за чертового мыла. Хорошо, что в ресторанчике полумрак, подумал я. Хоть глаза отдохнут. Почему-то во мне засело ощущение, что при встречах с Эвелин Коутс мне лучше быть в форме.

Мы кончали обедать в тускло освещенном зале, официант, не то китаец, не то малаец или таитянин, уже наливал нам в кофе светившийся синим пламенем ром, когда Эвелин вдруг сказала:

— Граймс, ты производишь впечатление человека, который что-то скрывает.

Ее замечание крайне удивило меня. До этого наша беседа была почти совершенно безличной. Мы говорили о еде, о винах (без какого-либо видимого эффекта она выпила три большие рюмки крепкого рома), о вчерашней игре в покер (хвалила мою манеру игры, а я, в свою очередь, ее), о различных слоях вашингтонского общества — словом, журчало то изящное суесловие, которым приветливая и словоохотливая женщина занимает в течение часа приехавшего издалека собеседника. Я обратил внимание, что одета она со вкусом. На ней был свободного покроя костюм из твида и простая голубая блузка с высоким воротом. Ее светлые волосы свободно ниспадали на спину и были по-девичьи перехвачены голубой лентой. Сам я больше помалкивал, не подавая виду, что меня весьма занимает, почему она захотела встретиться со мной. С ее стороны не было ни малейшего намека на ту ночь, что она провела со мной, и я также решил первым не упоминать об этом.

— Да, что-то безусловно скрываешь, — повторила она.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — пожал я плечами, избегая, однако, встретиться, с ней взглядом.

— Не сомневаюсь, что я права, — продолжала она. — Вижу тебя в третий раз и не имею ни малейшего представления о том, откуда ты, куда собираешься, что делаешь в Вашингтоне, чем вообще занимаешься и почему не позвонил мне вчера ночью. — Она наигранно улыбнулась и выпила. — Любой другой мужчина, с кем бы я встретилась три раза на неделе, уже поведал бы мне всю свою биографию. И какими важными делами он занимался, и сколько купил акций, и с какими влиятельными лицами связан, и какие у него отношения с женой…

— Я не женат.

— Прекрасно! — воскликнула она. — Один факт у меня в руках. Поверь, я не собираю сведения о тебе и не докапываюсь до чего-нибудь. Меня лишь занимает, почему внезапно ты оказался вынужден что-то скрывать. Пожалуйста, не признавайся, в чем тут дело, — она вытянула руку, как бы желая остановить меня. — Это может оказаться значительно менее интересным, чем я думаю. Просто скучным. Но об одном мне бы хотелось спросить тебя, если ты не возражаешь.

— Пожалуйста, — коротко кивнул я.

— Ты останешься в Вашингтоне?

— Нет.

— Говорят, ты уезжаешь за границу.

— При случае.

— Как это понять?

— Уеду скоро. Может, на этой неделе.

— И будешь в Риме?

— Наверное.

— Ты готов оказать мне услугу?

— Если смогу.

Она пристально поглядела на меня, в раздумье постукивая пальцем по столу и, вероятно, принимая решение.

— На службе, — начала она, — мне пришлось ознакомиться с некоторыми секретными документами, представляющими особый интерес. Я взяла на себя смелость снять с них ксерокопии. У нас в Вашингтоне ксерокс сейчас тайное оружие. Никто на службе не может чувствовать себя в полной безопасности. На всякий случай мне удалось собрать небольшую подборку записей весьма деликатных переговоров, которые смогут оказаться когда-нибудь очень полезными для меня и для моего друга, очень близкого и верного друга. Мы всегда заодно с ним, и мне бы хотелось предостеречь и его. Он теперь в нашем посольстве в Риме. Так вот, мне нужно надежным образом переслать ему некоторые бумаги, очень важные как для меня, так и для него. Почте я, конечно, не доверяю. Мой друг говорил мне, что адресованные ему письма просматриваются и у нас тут, и у него в посольстве. Не гляди на меня так удивленно. Проживешь в нашем городе с мое… — она остановилась, не закончив, но выразительно кивнув головой. — Я никому, ни одной душе здесь не доверяю. Но люди тем не менее говорят, напряжение растет, письма, как я сказала, вскрываются, телефонные разговоры подслушиваются… Полагаю, твой друг Джереми Хейл был откровенен с тобой…

— Да, кое о чем рассказывал. А мне, ты думаешь, можно доверять?

— Можно, — твердо, почти вызывающе произнесла она. — Прежде всего, ты не вашингтонец. А если что и скрываешь, то, очевидно, сугубо личное, не так ли?

— Пока оставим это.

— Ладно, — кивнула она, мило улыбнувшись. — Но если так, то почему бы тебе не выполнить небольшое поручение? Отнимет оно у тебя не более получаса, так что давай больше не будем обсуждать. — Она нагнулась и достала из легкого кожаного чемоданчика, стоявшего у ее ног под столом, довольно плотный конверт, запечатанный тонкой липкой лентой. Бросив конверт на стол, она прихлопнула его ладонью. — Как видишь, не займет много места.